В Париже и вокруг

Яницкий Олег Николаевич, Институт социологии РАН, oleg.yanitsky@yandex.ru

В 2009 г. СоПСо провел конференцию «Социология в кризисном пространстве». На блокноте участника был баннер: «Залатаем трещину кризиса цементом науки». За прошедшие 5 лет я видел в научных журналах лишь несколько статей, прежде всего экономистов, о том, как именно латать этот «кризис». Но и в их работах о том, какие бывают эти кризисы вообще и чего от них ожидать (нам и другим странам) почти ничего не говорилось. Все больше – о модернизации, ее ресурсах и способах реализации. В отличие от наших зарубежных коллег – У. Бека, З. Баумана, Э. Гидденса, Ю. Розы и многих других, которые все больше говорили и писали о рисках модернизации и демодернизации, я почти не видел работ отечественных социологов, которые бы анализировали «побочные эффекты» современной волны глобализации. Если я что-то пропустил, заранее приношу свои извинения. Среди работ тех, кто делает большую политику до последнего времени, превалировали две тенденции: успокоительная (все под контролем) и запретительная (защитимся от козней империалистов). Козни действительно есть, но это не снимает с нас обязанности анализировать глобальную ситуацию в целом. Мне возразят: это же дело силовых структур. Постараюсь показать, что это не так.

Что показал опыт терактов в Париже в этом году? Повторю еще раз: в мире не бывает только «позитива» или только «негатива». Сегодня глобализация – основной тренд мировой истории. Основной, но не единственный! Как и сто, и тысячу лет назад формирование государств, обществ и их связей идет рука об руку с их упадком и даже распадом. А распад этот – не просто медленное умирание и исчезновение. Сегодня этот процесс деградации сопровождается выделением энергии распада в самой разной форме: радикальных идеологий, войн против своих и чужих, потоков беженцев и вынужденных мигрантов. А главное  сопровождается ослаблением социального порядка. Да, мировое сообщество наряду с несомненными научно-техническими достижениями вошло в фазу всеобщего риска. Всеобщего, значит, всеохватывающего и всепроникающего! Многие предупреждали: такой поток мигрантов, который захлестнул Европу в этом году, добром не кончится. Но все оказалось значительно серьезней: уже якобы укорененные в европейской культуре и укладе жизни мигранты во втором и третьем поколениях «вдруг» оказались террористами и бомберами.

Может ли европейская культура, которая формировалась и изменялась веками, в течение полугода–года сразу адаптировать почти миллионный приток мигрантов? На мой взгляд, нет. Мне скажут: этот процесс ведь шел уже много лет. Верно, но он был не столь велик и внезапен. Сегодня количество перешло в качество. Конечно, градус психологического напряжения подняли и СМИ, ведь breaking news это их хлеб. Но главное, на мой взгляд, в том, что этот массовый поток шел в основном из стран, где уже действовал ИГИЛ. Поэтому вся прежняя политика квот, селективного отбора и других инструментов «регулируемой миграции» оказалась бессильной. И сразу отделить «овец от козлищ» оказалось просто невозможно.

В течение многих лет Европа использовала мигрантов как средство для замедления процесса старения коренного населения и одновременно как источник дешевой рабочей силы. «Мы их приглашаем, ставим условия и постепенно обучаем, адаптируем к нашей культуре и образу жизни» – таков в общих чертах был этот политический проект. Так долгое время и было. Ни о каком изменении себя самих речи и не было! Тем более – о взаимной адаптации культур. Никто до сих пор не признавал, что у этой массы людей есть собственные интересы, и они очень разные. Да, классы для совместного обучения создавались, с некоторыми национальными или конфессиональными особенностями поведения вновь прибывших в общественных местах европейцы нехотя соглашались. Но это были только уступки. Ни о какой переделке европейской культуры  и речи быть не могло.

Вспоминаю времена своего (не долгого) пребывания в Париже в 1980-х годах. Уже тогда две вещи бросились мне в лицо. Первая: африканцы (к тому времени уже с французским паспортом), которых к тому времени было много в сфере сервиса (магазины, транспорт, гостиницы и т.д.) учили нас, европейцев, как надо себя вести в быту (в магазине, в транспорте). Уже тогда ездить вечером в метро было весьма небезопасно. А стащить килограмм бананов, обманув дурака-автомата, было делом обычным и даже «почетным». Вторая: в Париже, в его вечно спешащей толпе, выделялись никуда не спешащие африканцы. А вот в столице столь демократичной Норвегии эмигранты жили только в своих анклавах.

Я глубоко убежден, что культура, в данном случае европейская, может прививаться десятилетиями и даже веками. Эти сроки зависят от множества факторов, исторических, политических и локальных. Есть эндемичные культуры, которые можно включать в иной культурный контекст только в виде демонстрации терпимости к местным обрядам и обычаям. Иначе неизбежен риск их исчезновения. Европейский проект мультикультурализма и провалился, потому что слишком уж велика была дистанция между европейской культурой и, скажем, культурой одной из африканских стран. И потому, что культура должна быть внутренне едина. Но она должна быть не одномерной, а именно единой в своем разнообразии. Мультикультурализм как политика провалился, но признать, что у вновь прибывших мигрантов есть свои собственные и очень разные интересы европейскому сообществу придется.

И еще. Увлекаясь массовыми и, тем более, кросс-культурными опросами, социологи забывают, что старая Европа есть действительно очень индивидуализированная страна. Индивидуализм – это не только результат строительства «потребительского общества», но и часть европейской культуры. Поэтому вся европейская инфраструктура жизнеобеспечения подстроена под обеспечение всего многообразия этих интересов. Поэтому обывателя раздражает и пугает любое малейшее нарушение (или ограничение) доступа к этим ресурсам повседневной жизни. А тут вдруг метро вообще закрыто, места массового отдыха и развлечений тоже, что от обывателя требуют «не скапливаться», «не посещать» и т.д. Естественно, что его первая реакция – это страх и раздражение.

Наконец, некоторые российские политики полагают, что этот массированный «удар» по Европе является заокеанским проектом ее «размягчения» с далеко идущими геополитическими  целями. Но если даже это так, где же тогда были европейские политики и прогнозисты? Где были их детальные планы по предотвращению или регулированию этого массового процесса? Или политическая машина Европейского союза была так озабочена своими внутренними проблемами, что «проглядела» такой глобальный вызов? Наконец, я не нашел в доступной мне социологической литературе никаких предупреждений или прогнозов. Если посмотреть материалы двух последних социологических конгрессов, то анализ критических ситуаций в самой Европе был и едва ли не на последнем месте.

Так что «цемента науки» пока не очень видно. Проблемы кризисных ситуаций и критических пространств еще надо изучать и изучать.

24.11.2015