Элита российской социологии

Элита российской социологии

Элита российской социологии

размышления о работе А.Кнорре и М. Соколова «Звезды и боссы: происхождение и композиция российской социологической элиты» (препринт). Томск, 2013 г.

 

Это исследование чрезвычайно интересно: оно во многом пионерное и, я бы сказал, смелое. Называются «имена, явки и пароли». Я не специалист по элитам, и поэтому способен лишь на отдельные комментарии и вопросы. А последних у меня действительно много.

Во-первых, о какой элите идет речь? В вводной части работы перечисляются труды западных авторов, изучавших «научный истеблишмент». Но есть ли нечто подобное в России сегодня? На мой взгляд, такового в современной России нет.

Отсюда – вопрос второй: о какой именно социологической элите идёт речь? Научной, административной, политической или публичной? Если о научной (академической) элите, то тогда непонятно, почему упомянут И.С. Кон, но не упомянуты (как минимум!) Ю.Н. Давыдов, Ю.А. Левада и Питирим Сорокин, поскольку вклад этих социологов в историческую и теоретическую социологию трудно переоценить.

Если речь идёт об элите административной (директора, главные редакторы журналов, главы и члены экспертных и других государственных советов), то в большинстве случаев это – ученые-социологи, ставшие научными администраторами, так сказать, ex oficio. Причем в одних случаях это членство чисто номинальное (органам власти, редколлегиям научных журналов и т.д. тоже нужны «имена»), тогда как в других, как, например, в СОЦИСЕ, все члены редколлегии, что называется, «пашут» во-всю.

Теперь об элите политико-социологической. На мой взгляд, таковой у нас практически нет. Я не знаю социологов, которые оказывали бы прямое влияние на принятие политических решений. Российские социологи и политологи часто цитируют З. Бжезинского, но в нашей социологии аналогов ему нет.

Есть, опять же на мой непросвещенный взгляд, другая политико-социологическая элита, которая независимо от её воли и желания, обслуживает политический процесс (ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центр и многие другие). Поскольку на препринте стоит гриф “Policy analysis and study of technology”, то анализ именно её хотелось бы видеть в подобном исследовании.

Наконец, об элите «публичной социологии», к анализу (и развитию) которой нас уже долгое время призывает Майкл Буравой. Такая социология действительно есть, и она  достаточно влиятельна, поскольку работает напрямую через каналы СМИ. Но тут опять же будут совсем другие имена – Б. Кагарлицкий, Д. Орешкин, Ю. Латынина, Г. Павловский, Г. Сатаров. И совершенно неважно, какие вузы они окончили (об это специально ниже), важно, что они оказывают воздействие на общественное мнение.

Но, допустим, что речь всё же идёт об элите в социологии как науке. Разве можно измерить её социальную значимость и научный вес методами структурно-функционального анализа, которым пользовались авторы препринта? По моему мнению, критерием здесь должны служить теоретические концепты (парадигмы, теории, объяснительные модели), которые создали (оставили нам) эти учёные, включенные авторами препринта в список элиты, равно как и в него не попавшие. Но тогда нужен совершенно иной – качественный – анализ вклада в науку этой элиты. В конечном счете, по В. Вернадскому, Т. Куну или Р. Мертону, это – главный критерий отнесения того или иного учёного к одной из обозначенных выше категорий социологических элит.

Еще одно принципиальное соображение. Чтение препринта еще раз убеждает в том, что социология продолжает губительный для неё процесс «замыкания самой на себя», «окукливания». Сама методика анализа отнесения к элите построена на изучении только тех организаций (институтов, сообществ, советов, редколлегий), где есть волшебное слово «социологический». Забавно: на словах все, включая многих именитых социологов, призывают к междисциплинарности, а на деле отгораживаются от неё. А ведь это целая отрасль знания и социальных технологий: как наладить взаимопонимание и сконструировать технологию сотрудничества между хотя бы разными отраслями обществознания.

Разве можно, например, то, что сегодня происходит на Украине, проанализировать привычными методами массовых опросов? Разве не очевидно, что на наших глазах разворачивается геополитическая драма, для понимания которой надо исследовать весь комплекс глобальных геополитических и социокультурных сдвигов, «концы» которых лишь проявляются в местных акциях стихийного протеста? Но нет, социология по-прежнему удовлетворяется результатами опроса 1500 человек по всей нашей огромной стране!

В заключение – о роли вузов, которые закончили номинанты на социологическую элиту. Конечно, преобладание среди них выпускников философских и исторических факультетов не только давало им необходимые начальные базовые знания, но и было основой будущих неформальных социологических сетей и сообществ, которые сохраняются до сих пор.

И всё же это не главное. Да, я закончил Московский архитектурный институт (МАРХИ), но моей специализацией были не «архитектура и урбанистика», как указывают авторы препринта (с.24), а процесс урбанизации, то есть политико-экономический и социокультурный процесс.  Если бы авторы препринта покопались  в моей профессиональной биографии (а она вся выложена на сайте Института  социологии), то стало бы ясно, что философии я учился у В.Н. Сарабьянова,  а позже продолжал свое социологическое образование, сотрудничая с М. Кастельсом, А.  Турэном, М. Диани и другими ведущими социологами мира. Или будучи руководителем международных исследовательских проектов. А МАРХИ и последующей работе в Академии архитектуры СССР я обязан знанием чрезвычайно сложной механики городских процессов, о которых большинство наших социологов не имеют никакого представления.

О.Н. Яницкий 14/04/2014