О митингах как о социальном феномене

О митингах как о социальном феномене

Яницкий О.Н. Институт социологии РАН.

Прошло уже более полугода с начала серии митингов протеста в Москве и других городах. Попробую подвести некоторые итоги. Сразу надо сказать, что Москва – не зачинатель этой серии. Уже в течение многих лет в малых и средних городах периодически вспыхивают митинги по самым разным причинам: от коммунальных до этнических и от экологических до политических. Однако, поскольку центральные СМИ, как правило, о них не информируют, создавалось впечатление, что их как бы и не было вообще. С появлением интернета положение изменилось, но не принципиально. СМИ и политики усиленно пропагандировали идею, что «митинговщина» как феномен толпы давно ушла в прошлое. И это притом, что наше телевидение периодически информировало нас о митингах протеста по всему земному шару.

Итак, современный митинг, протестный или про-властный, уже сам по себе является институтом, поскольку у него есть организаторы, программа, логиститка, основная тема и лозунги, планируемое число участников, маршрут, согласованные с мэрией количество участников, дата, часы проведения, место и маршрут и т.д. Но самое главное, что митинг протеста есть некоторый «социальный бульон», где возникают альтернативные формы социальной организации, выдвигаются и опробуются его участниками конфликтующие идеи и лозунги. Митинг – типичный случай развертывания «порождающей среды», ее переход из стадии in vitro в стадию in vivo, когда замысел лидеров и организаторов митинга воплощается в массовом коллективном действии. Случай, когда концентрированная мысль его лидеров воплощается с тем или иным успехом в массовом социальном действии.

В политологической литературе часто высказывается мнение, согласно которому, тезис «судьбы страны решают массы», является ошибочным: в действительности в основе социальных перемен лежит конфликт элит. Исходя из опыта прошедших митингов, я бы сказал иначе. Масса и элита связаны, но не непосредственно. Недовольство, раздражение, возмущение аккумулируются постепенно, и нужен «спусковой крючок» (каким и является обычно действие какой-либо из властных структур), чтобы все это вылилось в массовый протест. Элита, оппонирующая власти, является выразителем протестных настроений меньшинства, а митинг – наиболее естественным и доступным инструментом ее воздействия на правящую элиту. Чем меньше возможностей у этого меньшинства добиться справедливости через существующие институты – парламент, выборы, судебную систему, – тем значительнее роль митинга.

Далее, митинг есть одновременно и событие, и процесс, он существует в интерактивном режиме. Из этого следует, что митинг живет, как минимум, в двух временных измерениях. С одной стороны, он существует и развивается в средовом (контекстуальном) времени, отражая и выражая реакцию людей на текущую социальную и политическую ситуацию (которая слагается из существующей структуры политических и социальных возможностей и непосредственных действий властных структур). С другой, митинг также порождает ритм своей внутренней жизни (то есть, организует эту жизнь во времени и пространстве: встречи, дискуссии, лекции, а также быт и охрану его участников и их имущества). В этом смысле митинг есть самоорганизующееся микросообщество. Причем, при очень внимательном наблюдении (желательно методом включенного наблюдения) можно даже определить, какие из представленных на митинге групп тяготеют к каким формам коллективного действия и организации. А также выявить расклад сил после митинга, так сказать, его «сухой остаток».

Очевидно, что митинг – мощное средство мобилизации ресурсов, прежде всего человеческих. Но не только. Митинг – это не толпа. Поэтому речь в первую очередь идет о мобилизации интеллектуальных и организационных ресурсов. Известно, что одни ресурсы находятся под рукой, другие надо мобилизовывать (договариваться и пропагандировать), тратя на это дело время и силы, используя доступные организаторам СМИ и интернет-ресурсы. Отдельная проблема – это создание финансового «интернет-кошелька». Митинги наглядно показали преимущество интернет-мобилизации по сравнению с обычной, «по команде». Но, наверное, самое главное – это выявление социального состава и политических предпочтений участников митинга, которые проявляются в ходе митинговой мобилизации. Наконец, в ходе этой мобилизации интернет-общение трансформируется в реальное общение на улицах и площадях.

Тезис противников митинговой демократии о том, что порожденные митингами сообщества очень быстро распадаются и исчезают навсегда, не соответствует действительности. Во-первых, здесь действует известный социологический закон сохранения, то есть зависимости новых форм гражданского активизма от прошлого (path dependence). Опыт митингов, пусть даже неудачный, фиксируется в памяти его участников, а также в их рефлексии в социальных сетях, в документах, прессе и т.д. В конечном счете, этот опыт становится фактом отечественной истории. Во-вторых, даже самый неудачный митинг есть школа гражданской активности: на ошибках учатся. И что не менее важно: его участники снова обретают опыт коллективного действия, утерянный за годы разобщенности и пропаганды индивидуального успеха. А также учатся диалогу, способам нахождения компромисса между конфликтующими точками зрения. В-третьих, граждане, прошедшие «школу митингов», – это уже совсем иные люди, даже если они потом никогда больше не примут участия в массовом уличном действии. В-четвертых, действительно митинговые микросообщества могут распадаться. Однако их ядра могут продолжить свое существование уже в совсем ином качестве: в виде новых гражданских инициатив или общественных организаций в других городах страны, в форме вновь создаваемых политических партий, нового поколения депутатов муниципальных собраний, ядер транснациональных сетей обмена опытом и информацией и т.д.

Митинги в Москве и других крупных городах задали формат этого коллективного социального действия, резко отличающийся от массовых митингов эпохи «демократизации и гласности». Нечто подобное российским событиям 2011-12 гг. происходило в США и Европейском Союзе. Что совсем не означает мультипликации его образца по стране. Напротив, столичный формат показал свою ситуативность. На местах возникали совсем другие модели протестного или про-властного действия. Позитивные и негативные стороны их совокупной динамики предстоит еще долго изучать.

Наконец, самое главное: митинг, протестный или про-властный, порождает общественный резонанс в самых разных слоях и структурах социума, резонанс, который, однако, далеко не всегда бывает публичным, видимым. Поэтому он, как правило, не отслеживается привычными социологическими методами. Если это, конечно, не рождение какой-то новой партии или движения. Социологи не любят оценивать этот резонанс в терминах изменения менталитета, поскольку полагают, что это – очень расплывчатое понятие. Однако митинг, их мобилизующий потенциал помогают личности определиться, в какой системе координат она находится и в какой хочет находиться: современной или архаической. И, в конечном счете, митинги по всей стране изменяют ее ментальное поле.